Новости

О переработке детей в планктон

«Все лучшие результаты в воспитании и развитии одаренных детей получены энтузиастами», — Александр Ковальджи, заместитель директора по науке физико-математического Лицея «Вторая школа».

Какова судьба Колмогоровского проекта и чем объясняется появление альтернативных проектов? Действительно ли нужна какая-то специальная концепция для поиска и поддержки талантливых детей и молодежи? Почему именно сейчас возникла необходимость разработки каких-то специальных механизмов?

– Здравствуйте, господа. На днях публике был представлен проект концепции общенациональной системы поиска и поддержки одаренных детей. О том, что это за бумага, откуда она взялась, о том, какие существуют вообще у нас в стране подходы к поиску и поддержке одаренных детей и какие должны существовать, мы сегодня говорим со специалистом – с заместителем директора по науке физико-математического лицея «Вторая школа» Александром Ковальджи. Здравствуйте, Александр Кириллович.

– Здравствуйте.

– Вы, естественно, прочли эту бумагу, которая проект концепции.

– Прочел.

– Вы теперь твердо знаете, что такое одаренность. Одаренность – это то се, пятое, восьмое, семнадцатое, которое в течение всей жизни делает то-то и то-то. Да?

– Много концепций одаренности. Я читал их… целые дискуссии на эту тему, и когда было заседание московской группы по обсуждению и доработке этого проекта, то психологи очень сильно критиковали, говорили, что это устаревшее определение. Но дело даже не в определении.

– Абсолютно не в нем. Потому что есть знаменитая басня Дмитриева насчет «веревка вещь какая?». Веревка – вещь простая, надо тянуть и все. Как с этой концепцией в смысле деловом?

– В смысле деловом концепция, на мой взгляд, очень декларативная. И ее результаты предполагается проверять по некоторой затратной составляющей. Созданы какие-то фонды, структуры, там раздаются какие-то гранты, а, собственно, что на выходе, непонятно, у этой концепции.

– Как непонятно? Вы же справедливо заметили, такие-то истраченные суммы.

– Да. Вот ощущение такое. В то время как нужно смотреть на совершенно другую составляющую. В чем проблема на сегодняшний день, то есть нет анализа, что сейчас происходит у нас с образованием и почему, собственно, мы озаботились этой проблемой об одаренных детях.

– Видите, какое дело, Александр Кириллович, можно, конечно, и с этой стороны заходить, а можно, мне кажется, проще, с другой. Ведь система поиска и поддержки одаренных детей в стране была. Речь же не идет о том, что есть совершенно новая, свежая проблема, на которую люди сосвежа накидываются и делают какие-то черновые наброски. Была знаменитая школа Колмогорова, была Вторая школа, была и есть, была целая система математических школ в Москве и не только в Москве. И не только математических. И они блестяще работали, и список выпускников этих заведений не стыдно показать ни в каком Кембридже. Почему про это нет никакой речи? Почему опять приходят какие-то мутные люди с какими-то мутными педологическими воззрениями и начинают чего-то рассказывать?

– Тут вы смотрите в точку, потому что все лучшие результаты в этой области, то есть в воспитании и развитии этих самых замечательных детей они получены, в общем-то, энтузиастами.

– Такие вещи не делаются служаками, которые по приказу.

– Да. Так вот об этих людях-энтузиастах, которые умеют работать с одаренными детьми, у которых большие успехи в работе с одаренными детьми, почти ни слова не сказано. То есть говорится о каких-то абстрактных грантах, которые совершенно непонятно по каким критериям будут распределяться.

– По тем же критериям, по которым распределяется 9/10 всех грантов.

– Да. И вот в этом беда. Потому что есть эти островки или, как говорят, оазисы действительно успешной работы, и их надо взращивать.

– Александр Кириллович, если я правильно понимаю, тоже по президентскому поручению, может быть, как-то иначе выражено, но тоже по президентскому поручению, тоже президентом Медведевым был сделан так называемый Колмогоровский проект. Который подходит именно так: сеть опорных школ, которые, с одной стороны, являются сами по себе производителями конечного продукта, с другой стороны, являются началом распространения своего опыта вширь. Абсолютно естественная простая, понятная схема, где никаких грантов и фондов создавать не надо, а прямо работающие школы. Почему этот проект не получил хода?

– Это загадка. Потому что президент Медведев дал поручение Министерству образования и науки. Министерство образования и науки создало рабочую группу под руководством Реморенко (заместитель министра образования и науки РФ. – Прим. «Эксперт-ТВ»). Значит, в эту рабочую группу входил и академик Хохлов, и член-корреспондент Лебедев, и член-корреспондент Абрамов, и народные учителя Мильграм и Овчинников…

– Надо говорить прямо – великие директора Мильграм и Овчинников.

– Ну, да. То есть это было с двух сторон: и со стороны науки, и со стороны педагогики. И получился такой очень разумный, минимальный, я бы сказал, проект…

– Минимальный по затратам, вы имеете в виду?

– Минимальный по затратам, то есть с полным пониманием, что государство сейчас много не даст. Но это создает некоторые очаги распространения мирового опыта, такие места, где могут концентрироваться и талантливые преподаватели, и талантливые ученики, и, соответственно, какая-то вокруг этого бурлить жизнь. Соответственно, тут продумана и некая инфраструктура, то есть как обеспечить поддержку образованию, потому что сейчас, если посмотреть телеканалы, то уважение к науке, уважение к хорошему образованию не просматривается. Есть уважение к силе…

– Ой, не просматривается.

– …есть уважение к формальному успеху. К чему угодно, но только не к базовым человеческим ценностям. И поэтому государство должно сюда вкладывать средства, и тут очень важно понимать, что это не затраты, это вложение в будущее. То есть это те затраты, которые окупятся сторицей.

– Так, Александр Кириллович, тут на самом деле можно говорить о том, что эти два проекта, если угодно, они полярны по всем. Я не так внимательно в процессе, как вы, но даже мне видно. Авторов Колмогоровского проекта вы знаете всех, я знаю многих, их нетрудно найти в соответствующих источниках, они все перечислены. Авторов альтернативного проекта, который сейчас представлен был в Высшей школе экономики, не знает никто. Кто люди, которые это написали про эти фонды и эти гранты?

– Совершенно точно. Да, вы тут тоже смотрите в корень. Что почему-то авторы последних всяких проектов модернизации и реформации пытаются скрыться от внимания профессионального сообщества и вообще от широкого круга думающих людей. Так же как когда разрабатывались госстандарты, то очень долго выцарапывали, кто же это сделал, пока не появились Кондаков, Кезина, Асмолов. Но, в общем, они очень долго не хотели всплывать на поверхность.

– Я бы их понял. Потому что, в общем, продукт такой, за который не очень стоит гордиться. Хотелось немножко попрятаться.

– Понятно, и сейчас то же самое. Я пытался выяснить, кто стоит за этим проектом концепции, мне не удалось.

– Но вы же человек опытный, вы, может быть, по каким-то стилевым деталям догадываетесь, что это за люди?

– Я догадываюсь. Поскольку я читал другие материалы этой же рабочей группы при Высшей школе экономики, я думаю, что тут приложили основное усилие Каспржак и Фрумин.

– Знакомые люди. Люди знакомые.

– Да. Знакомые.

– Все, кто занимается более-менее внимательно историей модернизации образования, очень хорошо понимают, что это за товарищи. И второе, на мой взгляд, тоже очень бросающееся в глаза отличие. Значит, когда говорят авторы Колмогоровского проекта о том, что надо делать, они говорят, что надо создавать сеть опорных учреждений. Что надо поддерживать лучших, не только лучших детишек, но и лучшие места, где с лучшими детишками работают. Потому что все, кто этим занимался живьем, все понимают, что это же процесс вечный. Тот, кто только что учился, завтра, только что вылезший из школы приходит вести семинары.

– Совершенно точно.

– Это же идет, как гусеница, по любому болоту, когда ты какое-то количество детей приподнял, они потом тянут сами. Как это может заменяться системой грантов и фондов? Я даже теоретически не понимаю.

– Понимаете, я бы еще сформулировал так отличие двух программ. Эти же авторы разрабатывали концепцию развития образования до 2020 года. И если в Колмогоровском проекте говорится, что нужно развивать сеть специализированных школ, в которых умеют работать с такими талантливыми детьми и которые друг у друга тоже многому учатся, тут очень важна среда.

– Конечно. Собственно, главная прелесть Второй школы, в которой мы с вами оба учились, была не в том, что мы там что-то узнавали про матанализ, а именно в том, что там среда была другая. Принципиально другая.

– Да. Она имеет некоторую такую самодвижущую силу, может быть, не меньше, чем учителя. Так вот в этом проекте-2020, наоборот, ставится вопрос о ликвидации лицеев и гимназий под видом, что это некая социальная несправедливость, что одних учат лучше, других учат хуже…

– Действительно. Ужас какой.

– …что способных детей отнимают из обычных школ, обычные школы из-за этого начинают погибать. А то, что в обычной школе ребенок от скуки просто умрет, потому что у него нет нагрузки…

– Нет, слава тебе, Господи, он не умрет, он перестанет быть способным.

– Да, перестанет быть способным. И вообще он не хочет быть ботаником, чтобы его дразнили. И нет учителей, которые могли бы работать с такими детьми, которые требуют очень высокого темпа и серьезной нагрузки.

– Так, Александр Кириллович, это же на самом деле старинный и уже несмешной анекдот. Что одни хотят, чтобы не было бедных, другие – чтобы не было богатых.

– Да-да-да.

– Эти ребята как-то очень усердно хотят, чтобы не было богатых. Почему?

– Вы знаете, я думаю, что они копируют опыт некоторых зарубежных стран, в которых эта идея восторжествовала. Вот идея некой социальной справедливости принимает такой большой фетиш.

– Можно узнать, что вы имеете в виду? Какие страны?

– Например, у меня знакомые живут в Голландии. Там, для того чтобы поступить в вуз, надо предъявить документы о том, что человек имеет на это право – он получил среднее образование; и если документов больше, чем мест, которые может принять вуз, то дальше идет просто жеребьевка. Все, как в лотерее, – кто попал, кто не попал.

– Звучит удивительно глупо, но это не так уж намного хуже ЕГЭ.

– ЕГЭ страшен тем, что он очень ограничивает те знания, которые необходимы для того, чтобы его успешно сдать.

– Знания, навыки, умение думать. Да, все.

– Да-да-да. То есть настолько ограничивает, что создается впечатление, что ровно это надо выучить, и ты получил образование.

– И будет счастье.

– Да. И все, что не вошло в ЕГЭ, начинает отметаться. То есть образование становится некой такой формальностью. Сдал ЕГЭ, и больше тебе образование не нужно в жизни. Вот это резкое снижение ценности образования, ценности развития личности… Потому что некоторые спрашивают: а, собственно, зачем мы учим математику? Что, кому-нибудь придется доказывать теоремы в жизни? Никогда теорему Пифагора в жизни нормальные люди не применяют, но дело в том….

– Как раз применяют, но нечасто, нечасто.

– Я говорю вот так, по-бытовому. Широкие массы. Но то, что геометрия – великолепная почва для развития ума, логики, вообще умения рассуждать…

– Изобретательности, комбинаторных талантов. Да, конечно.

– Изобретательности. И эстетики, между прочим.

– Да. Да. Да.

– И вот эта ценность как-то уходит куда-то за кадр.

– Александр Кириллович, помимо вот этой странной концепции, которую, может быть, даст Бог, при всенародном обсуждении удастся потеснить в пользу Колмогоровского проекта, помимо нее, существуют же другие аспекты работы с одаренными детьми, их поиска, их выделения. Что вы скажете о системе олимпиад вообще и сегодняшней?

– Система олимпиад очень хорошо работала до того момента, когда олимпиады сделали еще одним способом поступления в вуз.

– Обходным маневром против ЕГЭ, да.

– Это тут же привело к бюрократизации этого мероприятия, тут же привело к ограничению участия в олимпиадах.

– Не понимаю. Что значит «ограничению участия»?

– Очень просто. Когда я был школьником, я мог пойти сразу на городской тур московской олимпиады, туда вход был свободен. Сейчас, если я не прошел школьный тур, я не могу попасть на окружной, не прошел окружной, не могу попасть на городской. Все это заформализовано.

– А-а, потому что там дается ощутимый пряник. В наши-то времена давали грамоту и все, и какие, собственно, разговоры.

– Да. А сейчас все это, во-первых, очень секретят.

– Что секретится?

– Материалы. Раньше, допустим, мы обсуждали все эти олимпиады очень широкой школьной общественностью. То есть любой учитель математики, любой студент мог участвовать в обсуждении задач, предлагать свои задачи, некоторые студенты были, там, руководителями вариантов, они составляли варианты по некоторым классам. Сейчас это невозможно. Сейчас резко сузился круг людей, которые имеют доступ к этим задачам и вариантам. Обсуждения живого не происходит…

– Варианты становятся скучными.

– Да, они становятся все скучнее и скучнее.

– А скажите, пожалуйста, разве строгая иерархия не имеет своих плюсов. Скажем, в спорте человек не может прийти на чемпионат мира, у него должна быть туда путевка, он должен ее завоевать на каких-то соревнованиях более низкого ранга. Это нормально. Что тут дурного?

– Это да. Но цель олимпиад изначально не для того, чтобы поступать в вуз.

– Да-да-да, согласен.


– Цель олимпиады, чтобы развивать интерес, привлекать к научному мышлению, к тому, чтобы дети, соревнуясь, учились работать, учились добиваться чего-то. То есть это некоторый стимул. А сейчас стимул становится очень прагматичным: только для того, чтобы заработать поступление. И, конечно, появляются тренеры. И олимпиады, с одной стороны, нацелены на поступление, с другой стороны, они становятся нацеленными на большой спорт. Я просто на той же комиссии Реморенко слышал разговоры о том, что давайте сделаем, как в Китае. Значит, в Китае всех способных к математике школьников просто убирают из учебного процесса, грубо говоря, помещают в резервации, где с ними работают опытные тренеры и день и ночь решают задачи.

– Это по сравнению с тем, что было в Колмогоровской школе или во Второй школе, – просто позор.

– Да. То есть они не получают общей культуры, раз. Во-вторых, все, кто не станет победителями, они будут чувствовать себя неудачниками.

– Они, в общем, отработанный материал, они типа мусор.

– Да. То есть их сломают, хотя они все способные, одаренные, интересные и так далее. Поэтому по этому пути ни в коем случае идти нельзя.

– Я надеюсь, что этого все-таки и не будет.

– Были эти предложения. Я сам на них отвечал и говорил: ребята, что вы делаете, так нельзя. Поэтому олимпиады – дело хорошее, но мне кажется, что та формализация, которая сейчас произошла, она ужасна.

– А не осталось, ну, как бы это сказать, вольных олимпиад, не втянутых в этот поток?

– Например. У нас решили все технологизировать. Если раньше собиралось жюри, смотрело работы и говорило: вот эти три работы тянут на первое место, вот эти десять работ на второе место, ну, и так далее. Сейчас абсолютно жесткие правила: только тот, кто набрал максимум баллов, есть победитель. Если кто-то набрал на один балл меньше – все, он уже не победитель, он призер. Это глупость.

– По воспоминанию о тех олимпиадах давних времен, ну, конечно, потому что там ценилось творчество. Если человек абсолютно оригинально решил одну из пяти задач, он мог стать победителем.

– Да. И такие прецеденты были. Человек, решивший одну самую трудную задачу, становился победителем. Но, в общем, олимпиады, по крайней мере низового уровня, вот я бы школьные и окружного уровня не ставил бы никаких ограничений – все школьники могут в них участвовать.

– Но, видите, какое дело, вы же сами говорите, что интерес к познанию, интерес к науке очень невелик, и так ли они будут рваться в них участвовать?

– Ну, а почему раньше рвались?

– А потому, что раньше было интереснее. Не знаю. Видите ли, какое дело, не было компьютерных игр, не было социальных сетей.

– Я вам скажу так. Сейчас расцвет компьютерных игр и социальных сетей. Вот мы организовали такую вечернюю многопредметную школу. Абсолютно добровольно.

– Ну, вечернюю школу трудно сделать для детей насильственно, да.

– Но количество желающих иногда в разы превышает количество наших возможностей по помещениям и учителям.

– Так, вы меня извините, конечно, – это ровно то, чего не понимают авторы нынешнего проекта концепции. Это Вторая школа, у нее реноме, у нее родители, у нее уже, наверное, есть прародители – наверное, есть люди, которые внуков посылают, окончившие Вторую школу.

– Если судить по вашей логике, то родители насильно привели детей, и те, значит…

– Почему насильно?! Нет-нет-нет. Родители рассказали, извините за современное слово, как это круто, как это прикольно. Кто-то объяснил. Это очень хорошо. Это, собственно, и есть центр, из которого должно возникать что-то. Правильно же?

– Совершенно верно. Я хочу сказать, что к нам в школу регулярно приезжают делегации: американские, японские, корейские, шведские и так далее. Все за нашим опытом. Внимательнейшим образом расспрашивают, как мы проводим математические бои. А как мы проводим олимпиады? А какая у нас программа? А что за задачи, что за методика? И так далее. Почему-то со стороны наших отечественных, Российской академии образования…

– То есть ни господин Каспржак, ни господин Фрумин не интересовались вашим опытом.

– Да. Абсолютно не интересуются. Как будто бы нас нет. Они все знают лучше нас.

– Конечно, лучше. Потому что если бы вы знали лучше них, вы были бы чиновники. А раз они чиновники, значит, они знают лучше нас. Это же очевидно.

– Понятно, да. Логика железная. Поэтому я думаю, что центр тяжести всей работы должен состоять на тех очагах этого дополнительного образования, которые уже сложились. Я, например, видел роль личности в истории в этом плане. Тридцать лет назад про Кировскую область никто не слышал…

– В этом смысле вы хотите сказать? Вообще-то слышали.

– Да-да-да. Нет, я говорю в смысле победителей олимпиад или каких-то работ. Приехал туда ровно один энтузиаст Игорь Рубанов и закрутил вокруг себя студентов, стал организовывать летние математические школы, целую сеть кружков по всему Кирову и по области. Стал приглашать москвичей и питерцев помогать проводить все эти мероприятия, воспитал собственных студентов, которые сейчас, так сказать, правая-левая рука, его помощники. Сейчас Кировская область выступает на уровне Москвы и Петербурга. То есть столько талантов оказалось в Кировской области! Они сейчас проводят олимпиаду имени Эйлера.

– Замечательно.

– Это по масштабам, как Всероссийская олимпиада. То есть вся Россия участвует в олимпиаде Эйлера. Понимаете?

– Можно пошлый, бессмысленный, грязный вопрос. Мне самому стыдно. Кто это финансирует?

– Вначале они где-то побирались, что-то им профсоюз подкидывал, что-то им институт…

– Тридцать лет назад еще был Советский Союз, я так понимаю.

– Понятно. Значит, частично у них это платное мероприятие. Но только частично. Допустим, когда они организуют летние школы, то, естественно, надо платить за проживание, платить всякие оргвзносы. Но, опять же, туда всегда валом валят, со всей России туда приезжают команды, и каждый считает делом чести поучаствовать в кировской школе.

– Так если это интересно, это можно понять.

– Да. Так вот государству бы поддерживать такие очаги и дальше этих энтузиастов как-то расселять по территории России.

– А, как саженцы в садоводстве.

– Вот-вот-вот. Да, лучшие сорта…

– Да, очень разумно.

– …малины и клубники.

– И вы знаете, ничего ж смешного-то нет. Так и должно быть по идее. Потому что это же был принцип, сформулированный Андреем Николаевичем Колмогоровым, хотя, в общем, с другой стороны, и без него можно обойтись, он очевидный: талант-то распределяется равномерно. Где копаешь, там выкапываешь. Где не копаешь, там не выкапываешь.

– Да, но возделывать почву надо, чтобы эти таланты росли.

– Надо. Тогда они будут гуще, совершенно верно.

– Гуще. Да, и поливать надо.

– Есть ли, по вашему долгому опыту, есть ли какие-то специальные проблемы с родителями одаренных детей? Всегда ли они адекватны тому, что школа хочет делать?

– Вы знаете, мало проблем. Честно скажу. То есть бывают проблемы, но это редкость. Как правило, и родители счастливы, что у их детей хорошие результаты, и дети довольны, что с ними работают разумные учителя.

– Требуются дополнительные какие-то хлопоты: дите надо возить, пока оно маленькое. Когда он побольше, надо волноваться, доехал – не доехал, еще что-то.

– Такие ситуации бывают. Едут довольно многие дети из Подмосковья. Значит, есть ребенок, который в один конец тратит три с половиной часа.

– Каждый день?!

– Каждый день.

– Ужасно.

— То есть он в пять утра садится на электричку, приезжает к половине девятого. Мы ставили вопрос: мама, подумайте, мы боимся за здоровье ребенка.

– Еще бы.

– Когда мама стала настаивать, чтобы ребенок перешел в другую математическую школу поближе к дому, тот сказал: тогда я убегу из дома. Мама решила, что, значит, все-таки ей ребенок дороже. Так что, понимаете, когда действительно детям что-то нужно и больше нигде они не видят возможность получить, как говорится, пищу для ума и своего таланта, то они идут на многое. С другой стороны, конечно же, мне кажется, что проблема постановки вопроса только об одаренных детях слишком узкая – нам надо заботиться о всех детях.

– Да, конечно, но тут есть оттенок того, о чем мы с вами минуту назад сказали: питомник, рассадник.

– Нет-нет-нет, я хочу сказать следующее. Что здесь действует принцип пирамиды. Что если нам хочется воспитать хотя бы одного одаренного ребенка, который бы вырос в уже одаренного взрослого, а не только школьника, то у него должна быть среда. Ну, условно говоря, это должно быть в десять раз больше, чем он сам.

– Вы совершенно правы. Да.

– Для того чтобы эти люди появились, должна быть у каждого из них среда до этого. Еще в десять раз больше. То есть должна быть пирамида, которая постепенно вот так вот вырастает.

– То есть при деградации массовой школы разговаривать о специальной сети для одаренных детей полезно, но мало. Но с чего-то же надо начинать.

– Да-да. Это начало. Вот тут вы правы.

– Господа, так и получается. Есть некий проект, который опирается не на бумаги, а на реально существующих живых людей с гигантским опытом. На реально существующие коллективы с гигантским опытом работы с одаренными детьми. Есть очередная чиновничья бумажка, где фонды – гранты, фонды – гранты, фонды – гранты. И вы знаете, если не вмешается народ, если не вмешается общественность, победит-то бумажка про фонды – гранты, мы же знаем, не первый раз. Всего доброго.

Источник: http://expert.ru/2012/01/30/ugol-zreniya/
Материалы в тему: http://expert.ru/expert/2012/05/ob-odaryonnyih—alternativno/


Наш комментарий. Мне тоже довелось почитать упомянутую концепцию. Признаюсь, первое, что мне пришло в голову: это очередной распил. Оказывается в оценке сего документа я не одинок.

Теперь добавим несколько слов вдогонку сказанному выше. Хочется уточнить, почему у чиновников разного ранга появляются прожекты, предназначенные будто бы для решения вселенских проблем, а при ближайшем рассмотрении не дающие ничего, кроме распила бюджета в пользу тех самых чиновников. Ну, придумал А.М.Абрамов со товарищи, что надо делать, и немедленно, для того, чтобы не потерять надолго (если не навсегда) тот колоссальный опыт, что наработали энтузиасты за почти 50 лет работы с одарёнными детьми в спецшколах. Вся беда этих проектов заключается в том, что они построены на энтузиазме и не требуют колоссальных вложений. Тут на днях прочитал, что всё углубленное физматобучение в стране стоит столько же, сколько стоят два километра асфальтированной дороги. Это же полное безобразие! Что же тут можно отпилить? Вот и не поддерживают энтузиастов. Благо России — это чиновники не понимают. Это не из их лексикона. Вот их собственное благо — это понятно. Они поддержат любой проект Всемирного банка, который в углубленном изучении предметов видит … отсутствие демократии. Вот и навязывают нам вместо углубленного изучения предметов в духе уже наработанных традиций какое-то вымученное профильное обучение.

Кстати, вы заметили, что про профильное обучение «в газетах как-то глухо пишут». А чему удивляться? Концепция профильного обучения написана, программы и учебники заставили переработать (опять денежки поступили кому надо). Дальше пишутся дикие стандарты… и весь этот фундаментальный труд хорошо оплачивается. А то, что гора родила мышь — так ученые и не планировали, что всё это заработает. А отговорки будут такие: ученые не виноваты, что им достались такая школа, такие учителя и вообще такая страна! Главное — красиво научно упаковать очередной прожект и втюхать министерству за деньги налогоплательщиков.

Всё, что только можно было придумать и осуществить для развала образования в стране, уже придумано и осуществлено. И щедро проплачено. Теперь под разговоры кандидата в президенты РФ В.В.Путина о 25 миллионах высокотехнологичных рабочих мест (Хлестаков отдыхает!) нам хотят втюхать очередной дорогостоящий проект, целью которого тоже является распил денег, а не польза обществу и государству. Если бы чиновников интересовала польза, то они уже давно схватились бы за Колмгоровский проект и внедряли бы эту менее затратную, но понятную и полезную идею! Но беда этого проекта заключается в двух его главных пороках:

1) он недорогой,

2) в нём нет ясного понимания, что же он даст чиновникам.

Пока царствует дом, построенный на приоритете коррупционных интересов чиновников, польза делу отдыхает.

www.Shevkin.ru | © 2004 - 2019 | Копирование разрешено с ссылкой на оригинал