НЕОТЛОЖНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ И ПУТИ ИХ РЕШЕНИЯ
Обращение к будущему президенту России
В современном российском образовании идут процессы, имеющие ярко выраженный деструктивный характер. Их следствием стало разрушение национальных образовательных традиций и быстрое снижение качества образования на всех уровнях. В нынешнее предвыборное время СМИ широко информируют о достижениях страны в разных областях, но в сфере образования власти предъявить нечего. Нам твердят лишь о центре «Сириус» в Сочи для одарённых детей и домах детского технического творчества в регионах под громким названием «кванториум», словно эти демонстрационные площадки способны компенсировать тяжелые утраты в системе народного просвещения.
Следующее ниже краткое описание проблем образования не претендует на полноту. Выделены лишь те из них, которые имеют наибольший деструктивный потенциал, и которые можно достаточно быстро исправить при наличии политической воли.
ЕГЭ. Система единых экзаменов переформатировала школу и, по сути, ликвидировала среднее образование как таковое. Эти экзамены, законодательно заявленные как система «два в одном» (выпускных и вступительных экзаменов одновременно), аттестационную функцию не выполняют. Это в чистом виде вступительные экзамены в вуз, которые механически соединили со школой. Практически все ЕГЭ выпускники сдают добровольно и только в том случае, если они нужны им для поступления. А это значит, что будущий юрист, к примеру, может полностью игнорировать все естественнонаучные дисциплины, поскольку для поступления они не нужны, и никакого выпускного контроля по ним нет. В том же положении находятся «технари» по отношению к гуманитарным предметам. Таковы нынче «стандарты среднего образования». Система сформировала у школьников и их родителей запрос на высокие баллы вступительных ЕГЭ и ничего кроме. Школа вынуждена удовлетворять этот запрос. Но набор единых экзаменов у каждого свой, к ним нельзя подготовить в полной мере, если ученики с разными интересами сидят в одном классе. В этом причина профилизации обучения (где это возможно) и массового отчуждения родителей от школы, где такой возможности нет.
Нынешний «профиль» предполагает концентрацию внимания на двух-трех дисциплинах и вынесение на периферию всего прочего (его не надо путать с прежними углубленными классами для одаренных детей). Математика в современной гуманитарной школе может заканчиваться в 10 классе (после досрочной сдачи базового ЕГЭ), физики, химии, биологии на выпуске там часто нет вовсе. Аналогично в физмат классах может не быть химии, биологии, истории и т. д. Детей помещают в узкий образовательный коридор, который на выходе зачастую кончается стенкой. «Гуманитарий» может великолепно изучить право, историю и обществознание, но конкуренция на бюджетные места в престижных юридических вузах становится всё более жесткой. Куда пойдут многочисленные неудачники, не знающие ни физики, ни математики? Среди этих ребят масса способных, которые могли бы проявить себя в любой другой области, но уже поздно: образование закончено, знаний нет. В этом трагедия не только отдельной личности, но и страны в целом, ибо мы безвозвратно теряем кадровый потенциал. Попытка государства перенаправить поток абитуриентов из «менеджеров-экономистов-юристов» в инженеры путем перераспределения бюджетных мест успеха не имеет. На модных специальностях – запредельный конкурс, а «в инженерах» даже не могут заполнить выделенные места: нужного числа выпускников, сдававших физику и профильную математику просто нет. Гармоничное, всестороннее среднее образование фактически уничтожено. Старшие классы школы превратились в подготовительные курсы к поступлению в вуз протяженностью в два, пять, а то и семь лет. Их выпускники готовы к обучению лишь по узкому кругу специальностей. Страна лишилась возможностей для кадрового маневра.
Главным системным недостатком ЕГЭ в качестве вступительного экзамена является его универсальность. Требования к абитуриентам по одной и той же дисциплине в разных вузах разные, что прежде отражалось в различии вступительных испытаний. Целью этих испытаний был не только конкурсный отбор претендентов, но и формирование у них определенной предметной культуры. Вступительные экзамены были фактически первой сессией для будущего студента, успешная сдача которой подтверждала способность к дальнейшему обучению. Единые вступительные экзамены «во все вузы сразу» эту подготовительную функцию выполнять не могут. Попытка «объять необъятное» приводит к тому, что в ЕГЭ включают множество примитивных вопросов, которые дают тестовый балл, но не имеют никакого отношения к способности освоить программу вуза. Массовый наплыв безграмотных абитуриентов стал главным бичом высшего образования. В то же время, включение в ЕГЭ сверхсложных заданий (для конкурсного отбора в элитные вузы) формирует у среднего ученика и среднего учителя комплекс неполноценности, вызывает отторжение школы, «неспособной подготовить к такому ЕГЭ». Стандартизация единых экзаменов (наличие шаблонов демоверсий, банков заданий, строгая алгоритмизация процедуры экспертной проверки) привела к тому, что подготовка к ЕГЭ обрела все черты натаскивания. Общеобразовательную школу уже во многом подменяют репетиторы. И это плохая замена: репетиторы обеспечивают нужный балл, но не заинтересованы в формировании у подопечных навыков самостоятельной работы, ибо тогда они «потеряют клиента». Как следствие, в вузы приходят натасканные студенты, не способные сделать шаг без поводыря.
Напомним, что позиция нынешней власти по ЕГЭ обозначена ясно: «единые экзамены себя оправдали» (хотя «имеются отдельные недостатки»).
Система тотального недоверия к учителю. Сегодня для получения аттестата выпускник должен сдать на минимальный балл всего два ЕГЭ – русский язык и (базовую) математику. Их зачетный уровень потрясает примитивностью, его одолевают практически все. Но эти «экзамены» проходят в условиях жесточайшего внешнего контроля, с видеонаблюдением и металлодетекторами. Школу отстранили от их проведения, потому что «учитель нечестен, он будет фальсифицировать результаты, чтобы все были аттестованы». При этом государство (в лице Минобра) делает ровно то, в чём пытается упрекать учителей, но за большие бюджетные деньги, а формат ЕГЭ позиционирует выпускников и педагогов как потенциальных жуликов.
Сказанное в полной мере относится и к системе ОГЭ (аттестации за курс основной школы – 9 классов), и ВПР (всероссийских проверочных работ). Единые проверочные работы стали вводить два года назад, как бы с целью обеспечить изучение в школе всех предметов, которое пропало с приходом ЕГЭ. ВПР в перспективе должны охватить все дисциплины в каждом классе (начиная со второго). Идея единого тестового контроля уже надёжно апробирована и показала свою полную несостоятельность. Примером её реализации является упомянутый базовый ЕГЭ по математике. Необходимость аттестовать практически всех заставляет опускать зачётную планку, и этот минимальный порог, установленный от имени государства, тащит вниз всё образование (подругому в этой системе нельзя, иначе появятся целые регионы, в которых школьники массово не получат аттестаты, что недопустимо по социально-политическим причинам). У ВПР те же проблемы. Для того, чтобы поднять их результаты, публикуют демоверсии, издают многочисленные пособия для подготовки к ВПР, «рабочие тетради» и проч. Школу прямо подталкивают к натаскиванию на проверочные работы. Это натаскивание уже идёт и будет нарастать по мере увеличения аттестационной роли ВПР. Надо подчеркнуть, что содержание проверочных работ не стыкуется с программами школы (таких программ сейчас великое множество, по «новым ФГОСам» каждая школа может иметь свою) и вообще не выдерживает никакой профессиональной критики. ВПР быстро приведут всё образование «к общему знаменателю», сформируют «единое образовательное пространство», но это будет единство на уровне ноль, там останется лишь натаскивание на проверочные работы.
И так же, как и в ЕГЭ, учителя отстраняют от проведения ВПР как потенциального фальсификатора. Делают это демонстративно, на глазах у детей, в том числе — малышей начальной школы. Если государство относится к учителю, как к жулику, то рано или поздно он таким и станет (все иные покинут систему образования). О каком воспитании у детей «гражданственности и патриотизма» в такой ситуации может идти речь?
Уже объявлено о подобных планах тотального внешнего контроля в высшей школе. Идёт апробация «независимых» сессионных экзаменов, на очереди единая аттестация после второго курса и аналог ЕГЭ на выходе. В основе этих планов тот же тезис: вузовский преподаватель — потенциальный жулик.
Между Минобром и учительским сообществом сформировались отношения антагонизма, которые практически исключают сотрудничество. Реальное управление образованием в таком формате невозможно.
Педагогические коллективы раздроблены на конкурирующие единицы. Не так давно коллектив школы объединяла единая цель — качество выпуска, в нём была атмосфера взаимопомощи и сотрудничества. Сегодня зарплата учителя зависит от его «индивидуальных достижений», педагоги стали конкурентами в разделе «зарплатного пирога». Новая система оплаты труда (НСОТ) позволяет руководителю образовательного учреждения направлять сэкономленные средства на премии себе и «лучшим сотрудникам», которые определяются, как правило, по личному усмотрению. Отметим, что финансы «экономят» обычно за счет урезания образовательного процесса.
Все эти «новации» кардинально изменили отношения в педагогической среде. Приходящий в школу начинающий учитель уже не получает от коллег прежней поддержки. (Зачем растить себе конкурента?) Сейчас стало модно говорить о возврате школе «воспитательной функции», но кого воспитают конкурирующие друг с другом «наставники»?
В вузах идут те же процессы дробления коллектива. «Эффективный контракт» – инструмент их реализации.
Майские указы президента и привязка зарплат педагогов к средней по региону. Указы 2012 года преследовали благую цель – повысить благосостояние работников бюджетной сферы, в том числе – учителей и преподавателей вузов. За ними должно было последовать распоряжение правительства и строка в бюджете, обеспечивающая финансирование. Но ничего этого сделано не было. При этом про указы не забывали и непрерывно твердили о необходимости их выполнения. Получалось, что учителя должны себе сами заработать повышенную зарплату: учить лучше – и денег станет больше. Но подобные схемы могут существовать только в головах нынешних экономистов, а на практике «повысить зарплату педагога вдвое» при отсутствии дополнительных средств можно ровно двумя способами. Либо сократить половину сотрудников, а оставшихся обязать работать на две ставки, либо всех перевести на полставки с сохранением прежней зарплаты и обязанностей. Это и случилось в итоге. Первый вариант получил распространение в школах, второй – в вузах, где многие преподаватели уникальны, и передать их обязанности не всегда возможно. Результатом «выполнения указов» стало снижение качества образования.
В тех же указах зарплата учителей рассчитывается от средней по региону. В Москве, например, она значительно выше, чем за кольцевой автодорогой. Также в столице существенно больше и нормы финансирования школ на каждого ученика. В сравнении с отдаленной провинцией эти показатели отличаются в разы. Москва решает кадровые проблемы, вытягивая лучших учителей из прилегающих регионов. Учителя-гастарбайтеры едут в столицу на заработки, а провинция теряет лучшие кадры. Столица вдохновенно рапортует: московские школьники занимают 30% призовых мест на всероссийских олимпиадах, две трети бюджетных мест в престижных вузах и т.д.
Но кого при этом побеждают москвичи? Они побеждают остальную Россию. И чем дальше, тем больше.
Москва и «замкадье». Перейдите границу, и вы попадёте в иную среду с другими возможностями образования. Эта граница осязаема. За ней – другая жизнь. Ненависть к москвичам становится реальностью провинциального бытия.
Аналогичная картина и на границе Московской и Тверской областей, например. Там тоже существенно отличаются зарплата учителей и финансирование школ. Жители богатой области свысока поглядывают на соседей. Географическая граница, прежде существовавшая только на карте, теперь прорезана глубоко и отчетливо. Страна всё больше делится на лоскутки-регионы, которые удобно будет разбирать соседям: это – Китаю, а то – Финляндии.
Как тут не вспомнить модную фразу – «единое образовательное пространство».
Нормативно-подушевое финансирование. Финансирование образовательных учреждений строго по числу обучающихся в первую очередь ударило по высшему образованию. При этой схеме отчисление любого студента подрывает материальную базу вуза, поэтому отчислять перестали. Теперь весь необучаемый контингент, принятый по ЕГЭ, переводят с курса на курс с «хвостами» или фиктивными тройками. Эти «студенты» существенно снижают общий уровень мотивации в студенческой группе, но пока ещё не мешают учить тех, кто хочет и может учиться. Но это мина, встроенная в систему высшего образования. Если в вузах будет внедрен внешний тестовый контроль, о котором сказано выше, преподаватели будут вынуждены переключиться на этот контингент, чтобы сохранить единицы подушевого финансирования, то есть станут натаскивать самых тупых на самое простое. Времени на работу с адекватными студентами просто не останется. С высшим образованием во многих вузах будет покончено.
Бумаготворчество вместо работы. Нынешняя система не предъявляет никаких требований к учителям и вузовским преподавателям по содержанию их работы (уже тот факт, что учитель должен сам составлять программу обучения, говорит о многом). В такой ситуации любой чиновник-«управленец» интуитивно ощущает свою ненужность (если нет цели, то и «управлять» незачем). Но зарплату отрабатывать надо. Отсюда непрерывная череда требований отчетов, планов, справок и т.д. В концентрированном виде бюрократический подход отражен в «новых ФГОСах» («федеральных государственных образовательных стандартах»). Если коротко, то ФГОС – это форма, лишенная содержания. Но форма, категорически чуждая нашим образовательным традициям и эффективно их разрушающая.
В высшей школе ФГОСы меняются непрерывно. Сейчас актуальна версия ФГОС3++. В этих «стандартах» ни слова о содержании образования. Там лишь строго указано распределение часов между аудиторной и самостоятельной работой, каникулами и практиками, «региональными» и «федеральными» образовательными курсами (кто-нибудь знает, что такое региональная математическая дисциплина, и чем она отличается от федеральной?) и востребована «матрица компетенций» – вершина чиновного кретинизма. Вузовские преподаватели в прошедшем семестре были обязаны привести всю документацию по своим курсам в соответствие с упомянутым новым стандартом. И они уже знают, что это не в последний раз: на подходе ФГОС4.
Игнорировать это бумаготворчество невозможно. Раз в шесть лет Рособрнадзор проводит аккредитацию каждого вуза, которая сводится к проверке бесчисленного множества бумажек на формальное соответствие неким «стандартам», которые в одной голове уместить невозможно. В ином вузе подготовка к проверке занимает более года, и на всё это время учебный процесс уходит на второй план. Там всем коллективом перепечатывают сотни килограммов бумаг, переписывают индивидуальные планы преподавателей и даже студенческие зачетки. Строго говоря, занимаются подлогом документов. Об этом знают все: и студенты, которых снимают с занятий для натаскивания на тестирование «остаточных знаний», и Рособрнадзор. А аккредитация, по сути, устанавливает лишь то, насколько «качественно» осуществлен такой подлог.
Школьные ФГОСы также задают лишь формальные параметры занятий, совершенно не затрагивая их содержания. Требования этих «стандартов» странны, мягко говоря, и нашу школу спасает от полного краха только то, что большинство учителей их по факту игнорирует. Но многочисленные бумажки писать приходится (в частности, на каждый урок учитель должен составить «технологическую карту», где время занятия расписано поминутно). Пожелания министра Васильевой сократить число бумаг дали обратный результат (как обычно). Уже полтора года идет разговор о «наполнении ФГОСов содержанием», но и здесь никакого продвижения нет. Версии «содержания», разработанные минобровскими «исследовательскими институтами», были отклонены учительским сообществом. Вопрос, в котором педагогическая наука потерпела фиаско, по-прежнему остаётся в зоне ответственности учителя.
Разрушение университетской демократии и проблема руководящих кадров. Ректоры университетов в сложившейся ситуации оказались между двух огней. С одной стороны, они встроены в управленческую вертикаль и обязаны проводить указания министерства, с другой их подпирает коллектив вуза, который хорошо понимает вредительский характер директив и призывает к сопротивлению. Как правило, ректор принимает сторону Минобра, потому что на него есть кнут (в любой момент могут уволить без объяснения причин) и пряник – система НСОТ, которая позволяет выписать самому себе квартальную премию в 1,5 млн рублей при зарплате профессора в 30 тысяч. В этой ситуации руководитель начинает думать в основном о том, как бы и в следующем квартале организовать себе столько же. А основной источник денег – это профинансированный бюджетом учебный процесс. Таким образом, ректор становится антагонистом той части преподавателей, которая заботится о качестве обучения и считает недопустимой экономию на студентах. Руководитель выпадает из здоровой части коллектива и начинает выстраивать систему управления вузом под себя: упраздняет факультеты с выборными деканами и формирует институты, руководство которых назначается сверху, меняет состав ученых советов, допуская туда лишь назначенную номенклатуру, с помощью таких советов устраняет неугодных заведующих кафедрами. Метастазы бюрократической системы спускаются вниз и охватывают вуз. Серьезная творческая работа в таком «образовательном учреждении» уже невозможна.
Дело в том, что разрушенная университетская демократия – не абстрактное завоевание предшествующих поколений профессоров и студентов, а единственно возможная форма управления вузом. Административно-командная система там не может работать в принципе. Чтобы командовать, надо представлять себе суть задачи. А в вузе почти каждый профессор или доцент уникален: компетенциями в его области обладает только он. И когда возникает необходимость в совместной творческой работе, организовать её (в частности, погасить неизбежные противоречия между коллегами) может только лидер, которому делегировано доверие. Для того и существовало в университетах избрание руководителей всех уровней снизу.
Нынешняя бюрократическая система организовать такую работу не способна. К тому же она полностью исключает выдвижение новых творческих руководителей. Проблема адекватных руководящих кадров всех уровней становится одной из основных проблем нашего образования. (В школах идут сходные процессы.)
Болонская система. Вопрос о том, какая система обучения лучше – наша или западная – носит чисто теоретический характер. Для нас важно то, что переход от традиционного «специалитета» к болонской системе был неизбежно связан с большой работой по перестройке учебного процесса. Верхи, инициировавшие процесс, никакую долю этой работы на себя брать не стали, а полностью переложили её на вузы. Но, как отмечено выше, ресурсов для качественной разработки новой образовательной системы в наших (бюрократизированных) вузах уже не было. В итоге получилось то, что имеем: прежняя система разрушена, а новая часто пребывает в недоделанном виде, и шансов на её исправление в ближайшем будущем нет.
Что делать? Прежде всего, надо понять, что проекты «нового образования для новой эпохи» — пустая демагогия. Национальная система образования формировалась многими поколениями талантливых профессионалов. Предложения «сломать и построить» сродни тому, чтобы упразднить «старые науки» и на их месте создать новую физику, математику, химию и т.д. На науки не замахиваются, все понимают, что для этого нужна, как минимум, плеяда гениев. Образование, в отличие от науки, глубоко национально, и на сломе эпох всегда находятся желающие его реформировать, хотя глубинная суть дееспособной образовательной системы
определяется не экономической формацией, а душой народа. В образовании, как и в науке, гении масштаба К.Д.Ушинского появляются раз в столетие. Среди «реформаторов» таких нет, там всегда царит серость и убожество (возьмите нынешних асмоловых, кузьминовых или минобровскую чиновную братию), и это не случайно: настоящий учёный за подобные проекты браться не станет.
В наше образование внедрены вредительские чужеродные структуры, которые необходимо удалить, чтобы активировать самовосстановление.
Схема плавного выхода из кризисной ситуации в системе ЕГЭ разработана. Её суть состоит в отделении школы от вступительных единых экзаменов. Для этого следует ликвидировать аттестацию по ЕГЭ (русский язык и базовая математика на минимальный балл) и поэтапно восстановить обязательные выпускные экзамены. Аттестационный контроль в нынешней, крайне разбалансированной, системе образования не может быть единым. Он должен учитывать специфику конкретной школы и индивидуальные успехи в ней каждого ученика. Этим требованиям в полной мере удовлетворяют классические выпускные экзамены. Каждую школу надо поднимать по своей траектории. Единые схемы здесь не дают эффекта, практика доказала это.
Вступительные ЕГЭ следует вынести за рамки школьного образования и привести их содержание в соответствие с возможностями массовой школы и требованиями большинства вузов. (Проще говоря, ЕГЭ должны стать усредненным аналогом прежних вступительных экзаменационных работ.) При этом следует дать вузам право на дополнительные вступительные испытания, если они сочтут это нужным.
Указанные предложения уже дважды вносились в Думу в виде законопроекта, но оба раза были отклонены усилиями правящей партии и Минобра без единого вменяемого аргумента против.
Давно назрела необходимость разработки и внедрения единой электронной системы приема в вузы. Такая система позволит выпускникам стать студентами одним кликом из личного кабинета на сайте госуслуг, сделает процедуру приема прозрачной и исключит злоупотребления. (Сложилась парадоксальная ситуация. «Мальчик из провинции» сдаёт вступительные экзамены (в виде ЕГЭ) в родном посёлке, но чтобы стать студентом, ему надо ехать в университетский город, подавать там документы («в пять вузов на три специальности в каждом»), следить за списком претендентов, пытаясь определить свои конкурсные шансы (задача не из легких, потому что в этом списке масса «фиктивных душ», записавшихся «на всякий случай»), решать, куда нести подлинник аттестата (без этого по новым правилам участие в конкурсе невозможно), а если конкурсная ситуация изменилась, срочно переносить аттестат в другой вуз (хорошо, если не в другой город). Эта система в век информационных технологий выглядит как откровенное издевательство. В приемных комиссиях сидят десятки тысяч людей, абитуриенты часами простаивают в очередях, их родители тратят многие миллиарды на оплату ж/д и авиа билетов (летом, в период отпусков, когда транспортная сеть и так перегружена), не говоря уже о стрессах, нервной нагрузке и прочем. Всю эту работу и все проблемы может решить одна компьютерная программа стоимостью в 10 млн рублей. Но её до сих пор нет, хотя предложение о разработке такой системы поступило в Минобр четыре года назад. Видимо, там не очень заинтересованы, чтобы «мальчик из провинции» учился в вузе, хотя не устают повторять, что «система ЕГЭ дала возможность детям из глубинки получать высшее образование».)
Всеобщий тестовый контроль ВПР необходимо убрать по тем же причинам, по которым следует устранить аттестационные ЕГЭ. Надо вернуть школе доверие, возвратив ей функцию аттестации выпускников, и возложить на учителя ответственность за эту аттестацию. Не исключено, что после ряда лет «халявы» многим будет неприятна такая нагрузка. Но обязанность учить всех — наша главная образовательная традиция. Так было в течение многих десятилетий, и мы должны эту традицию восстановить. Это позволит включить механизмы самоконтроля качества работы учителя и восстановит «низовой контроль» со стороны завуча и директора школы. При этом директор должен быть учителем, а не «менеджером»; для последнего в школе есть должность завхоза.
Зарплата педагогов должны быть достойной и гарантироваться государством. В системе образования крайне важно соблюдать принцип равной оплаты за равный труд по всей территории страны, если мы ведем речь о едином образовательном пространстве. Одномоментные «поощрительные выплаты», вносящие раздрай в коллектив, надо исключить полностью. На протяжении многих десятилетий учителя получали надбавки только за стаж и заслуженные звания. Такая система способствовала закреплению кадров. Попытки её улучшить делались в 20-е годы прошлого века многократно и результата не дали. Следует напомнить, что для настоящего учителя уважение учеников и коллег является куда большей наградой, чем материальные подачки. В нынешнее прагматичное время многие забыли об этом.
Сказанное в полной мере относится и к высшей школе. Зарплата ректора, как и профессоров и доцентов, должна быть достойной, но фиксированной (и главного бухгалтера — тоже.) Не исключено, что часть «менеджмента» при этом покинет университет и «уйдёт в бизнес», но это будет заведомо не лучшая часть. Разумеется, необходимо упразднить систему аккредитации государственных и муниципальных образовательных учреждений. Эти проверки кошмарят вузы и школы и априори не имеют никакого смысла. (Фактически Минобр проверяет качество собственного управления). Но вопрос надо ставить шире. Опыт прошедших двух десятилетий показывает, что нынешняя «управленческая вертикаль» образованием управлять не может. Поэтому следует резко ограничить функции министерства, поручив ему лишь восстановление основных государственных программ для школы и аналитику информации о состоянии образования, а все полномочия в сфере контроля и принятия решений передать вниз: в регионы, вузы и школы. На местах выдвигают массу конструктивных предложений, которые сегодня душит «генеральная линия» министерства. Надо дать свободу «творчеству масс», и положение в образовании быстро изменится к лучшему. Лишение Минобра контрольно-указующих полномочий сразу остановит вал бумажной отчетности.
Региональные вузы вместе с руководством области должны решать конкретную задачу – обеспечение кадрами своего региона. Центральные – думать о кадрах для страны (а не о рейтингах и показателях цитируемости) и вместе с правительством (дееспособным) решать проблемы их закрепления у нас, а не на Западе. При этом сами вузы должны определять, чему, как и сколько лет учить. Нормативно-подушевое финансирование надо ликвидировать безотлагательно. Образовательные программы должны быть профинансированы по смете с первого по выпускной курс, чтобы качество обучения специалистов не зависело от количества отчисленных бездельников.
Сформулированная выше задача при отсутствии «указаний сверху» заставит нынешних ректоров-менеджеров повернуться лицом к коллективу и возродит университетскую демократию как единственно возможный эффективный инструмент управления. Нацеленность на результат, а не на отчетные бумажки, оздоровит атмосферу в вузах и школах. Одна мысль о таких временах вызывает у настоящих преподавателей ощущение праздника.
В образовании кадры решают всё. В школах и вузах ещё есть настоящие профессионалы, придавленные сегодня бюрократическим гнётом. Они – единственная надежда на восстановление системы народного просвещения. Это должен понимать каждый политик, который связывает свою судьбу с судьбой России.
При нынешних трендах в образовании страна обречена на медленную смерть. И не надо нас пугать агрессивными внешними врагами: никто нас бомбить не будет. Они просто ждут.
Движение «За возрождение образования» https://vk.com/rvs.obrazovanie
Источник: https://vk.com/doc52460268_458054790?hash=842bfe47d1e56913d5&dl=49440e040e84c98bd8